— Такая смесь ненависти и желание тебе нравится? — ядовито поинтересовалась она, отходя еще на пару шагов назад.
Люцифер всё также молчал. Но вот кривая и столь знакомая Веронике ухмылка тронула его губы.
— Мы еще не закончили, мышонок… — слизал свою кровь с пальцев. — До встречи.
Он исчез.
Только после его ухода, спустя несколько минут Вероника опустила руку. На ватных ногах добрела до дивана и рухнула на него. Медленно разжала непослушные окаменевшие пальцы — осколок с тихим звоном упал на пол.
Тут она неожиданно рассмеялась. Смеялась она долго, а потом в один момент спрятала лицо в ладони и горько-горько разрыдалась.
Солнце свирепое, солнце грозящее,
Бога, в пространствах идущего,
Лицо сумасшедшее,
Солнце, сожги настоящее
Во имя грядущего,
Но помилуй прошедшее!
Николай Гумилев «Молитва»
Когда Николай зашел в спальню, то обнаружил там своего сына. Егор стоял возле туалетного столика и расставлял несколько фотографий в посеребряных тонких рамках. Тех самых, которые после смерти Вероники, Николай убрал с глаз долой. Как он говорил себе, чтобы боль от потери не так остро отдавала в груди.
Мужчина замер на пороге, наблюдая за мальчиком. Тот закончил и хмуро посмотрел на отца. Такие же пронзительно голубые глаза, как у Вероники. И взгляд, как у матери.
— Я не разрешал тебе их трогать, — первым разрушил напряженное молчание Николай.
В последнее время отношения с сыном окончательно испортились. Егор и так был замкнутым мальчиком, с которым Николаю тяжело было найти общий язык. Смерть Вероники сблизила — горе их объединило. Но после того, как к ним переехала Лидия, мальчик снова замкнулся и воспринимал отца в штыки. Его новую избранницу тоже.
Николай устало вздохнул. Всё же начиналось так хорошо…
— Это мамины фотографии. Они должны стоять здесь.
— А как же фотографии Лидии?
Егор так просто отступать не собирался. Он не смог смириться с тем, что отец так быстро забыл Веронику. Не мог простить, что так быстро нашел замену. И вел себя так, будто мама не заслужила права хотя бы остаться в их воспоминаниях.
— Это мамина комната, а не Лидии. Ты не имел права выбрасывать её вещи, — и смотрит еще так строго. Прямо, как Вероника.
Николай начал злиться. Мало того, что этот мальчишка совсем отца не слушается, еще и указывает ему, что правильно, а что нет.
— Не тебе меня осуждать, — глухо произнес он. — Чтобы когда я вернулся, все было как прежде. Не нужен мне в спальне мавзолей, — и развернулся, чтобы уйти.
Не ребенок, а черт знает что! С Вероникой он так себя не вел, с бабушкой тоже. Только он Николай, плохой, злодей, который с легкостью «выбросил» его мать из своей жизни… Что толку сыну объяснять, что и он скучает по своей жене. Что какой бы замечательной Лидия не была, она не Вероника. И как ему объяснить, что его мать была удивительной и прекрасной женщиной. Но и Николай не может скорбеть о ней до конца своих дней. И что в жизни не все так просто, как хотелось бы. Не поймет, еще слишком маленький.
— Маме очень плохо, — эти слова заставили Николая остановиться и бросить непонимающий взгляд на Егора.
— Егор, — мягко начал он, — мама сейчас там, куда попадают все добрые люди… — запнулся, подбирая правильные слова. — С ангелами, на небесах. Там хорошо…
Сын смотрел на него долго-долго, а потом тихо сказал:
— Там нет ангелов. И никогда не будет… — и повернулся к отцу спиной.
Все разговор окончен, больше из него ничего не вытянуть. Сложный и странный мальчонка.
Он вышел в прихожую и только тогда услышал звон разбитого стекла в спальне. Скорее всего Егор что-то уронил. Возвращаться обратно и отчитывать сына не было сил. Всё, хватит. Не раз Николай слышал от Егора, что тот хочет жить у бабушки. Раз хочет, так он отвезет его к Ольге. А он, Николай, поживет в тишине и спокойствии с Лидией.
Бесшумно скользили вокруг тени. Он же стоял посреди зала, прикрыв глаза. Мимолетное прохладное прикосновение — о его ноги потерся тот самый шакал. Излюбленный облик призрачного любимца.
Дьяволу тоже бывает скучно. Дьяволу тоже бывает одиноко. Потому он и создал их — из горсти золы и холодного ветра.
Люцифер наклонился и провел ладонью по темному гибкому телу, чувствуя легкое покалывание в кончиках пальцев. Шакал блеснул в полумраке своими яркими глазами.
— Она так долго не выдержит, — раздался его тихий вкрадчивый голос. — Ты же понимаешь.
Дьявол промолчал. Он это и так знал. Мышонок на грани. Балансирует над пропастью, куда может сорваться в любой момент. Еще немного, и игрушка окончательно сломается. И даже его сил будет недостаточно, чтобы её починить.
Душа, пусть и самая светлая, не может существовать вечно. А в его руках тем более… Он разрушал её по частицам, упиваясь болью, страхом, отчаянием и ненавистью. Разрывал на куски, а потом заново собирал. Толкал её в ледяные объятия смерти, чтобы затем вернуть к жизни.
Её острые пряные эмоции переполняли его, растекались по телу жаркой волной, оседали на языке неповторимой сладостью. Опьяняли, подобно крепкому вину. И он ничего не мог с собой поделать. Отбирал у нее крупицы жизни, чтобы прочувствовать их самому.
— Да.
Дело зашло в тупик. Не ради этого, всё начиналось. Не так он всё планировал… Человеческая натура оказалась сложнее. А привыкший полагаться на силу, он не знал, как по-другому можно получить желаемое.